Декабрь морозит в небе розовом,
нетопленный чернеет дом,
и мы, как Меньшиков в Березове,
читаем Библию и ждем.
И ждем чего? Самим известно ли?
Какой спасительной руки?
Уж вспухнувшие пальцы треснули
и развалились башмаки.
Никто не говорят о Врангеле,
тупые протекают дни.
На златокованом Архангеле
лишь млеют сладостно огни.
Пошли нам долгое терпение,
и легкий дух, и крепкий сон,
и милых книг святое чтение,
и неизменный небосклон.
Но если ангел скорбно склонится,
заплакав: «Это навсегда»,
пусть упадет, как беззаконница,
меня водившая звезда.
Нет, только в ссылке, только в ссылке мы,
о, бедная моя любовь.
Лучами нежными, не пылкими,
родная согревает кровь,
Окрашивает щёки розовым,
не холоден минутный дом.
И мы, как Меньшиков в Березове,
читаем Библию и ждем.
8 декабря 1920
Михаил Кузмин – явление своеобразное и исключительное, человек, мало понятый и недооцененный. Конечно, тем, кто интересуется поэтами Серебряного века, известен образ этого замечательного поэта, что касается меня, так и читал, и нравится, но, честно говоря, просто я интуитивно отстраняюсь от таких людей, потому что ничего в них не понимаю, хотя само их существование меня не волнует, живите себе, только ко мне не лезьте. Но так получилось, что высказаться о нем и вспомнить его поэзию, мне стало необходимо именно сейчас. Во-первых, я почувствовал, в чем нюансы отношений Кузмина и Ахматовой, на самом деле это самое простое, просто не было достаточно авторитетного подтверждения моим догадкам. Кроме того, я сейчас читаю воспоминания Надежды Тэффи, которая встречала многих деятелей начала века, в частности оставила воспоминания и о Михаиле Кузмина. Барышня она была талантливая и острая на язык, так что её впечатления полностью восстановили для меня Кузмина. И наконец, недавно случайным образом узнал мнение Глеба Морева, разрушившее, казалось бы, незыблемое представление об аполитичности Кузьмина. В общем, невозможно было для меня оставлять более Кузмина без реакции.
«Первое, что поражало в Кузмине, это странное несоответствие между его головой, фигурой и манерами. Большая ассирийская голова с огромными древними глазами, прожившими многие века в мраморе музейного саркофага, и маленькое, худенькое, щупленькое тельце, с трудом эту ассирийскую голову носящее, и ко всему этому какая-то «жантильность» в позе и жестах, отставленный мизинчик не особенно выхоленной сухонькой ручки, держащей, как редкостный цветок, чайную чашку. Прическа вычурная – старательные начесы на височки жиденьких волос, какие-то плоские крендельки – все придумано, обдумано и тщательно отделано. Губы слегка подкрашены, щеки откровенно нарумянены. Его можно было без стеснения разглядывать, просто как какое-то произведение чьей-то выдумки. Было сознание, что все это для того и сделано, чтобы люди смотрели, любовались и удивлялись. Иначе какой смысл был бы в таком рукоделии? И представьте себе, что все это вместе взятое было очаровательно. Конечно, немножко удивляли эти нечеловеческие глаза. … ».
Так его описывала Кузмина Надежда Тэффи, есть несколько портретов Кузмина, в частности Юрия Анненкова и Константина Сомова, но об этом ниже.
Ещё в гимназии Кузмин познакомился со своим одноклассником Г. В. Чичериным, и дружба с ним и его семьёй оказала на Кузмина большое влияние. Г. В. Чичерин на многие годы стал его ближайшим другом, а в какой-то степени — поклонником таланта и наставником. Их объединило одинаковое увлечение — музыка и литература, а также ориентация - они оба являлись гомосексуалами.
В 1993 году М. А. Кузмин познакомился с офицером конного полка «князем Жоржем», который был на 4 года его старше, и влюбился в него. Из-за неприятия своей гомосексуальности, разочарования в консерватории в следующем году он совершил попытку самоубийства, выпив лавровишневых капель, однако потом испугался и разбудил мать, его спасли. По настоянию матери Кузмин прекратил занятия в консерватории, хотя ещё два года брал уроки в частной музыкальной школе. Весной-летом 1895 года вместе с князем Жоржем отправился в путешествие по Греции и Египту и т.д. Из Египта Кузмин вернулся в Петербург, а князь Жорж заехал к родственникам в Вену, где скоропостижно умер от приступа сердечной болезни. Весной 1897 года Кузмин снова едет в Европу, в Италию. По пути он заехал к Чичерину в Мюнхен. К этому времени относятся первые из сохранившихся опытов Кузмина в стихах и прозе. И тогда же он осознаёт свою гомосексуальность как «абсолютно естественную, совершенно здоровую, непосредственную и творчески обогащающую его как поэта — данность». Кумиром Кузмина становится итальянец Габриеле д’Аннунцио, провозгласивший лозунг: «Ни дня без совокупления!» (у меня о нём был очерк, см. http://stihi.ru/2025/03/25/8056, забавный малый). В Европе расширяется круг его любовных связей: «будучи в Риме, Кузмин взял на содержание лифт-боя Луиджино, потом летом на даче влюбился в мальчика Алёшу Бехли; когда их переписку обнаружил отец мальчика, дело едва не дошло до суда». Короче, парень зря время не тратил.
На сентябрь-октябрь 1906 года приходится краткий роман с Константином Сомовым, а на октябрь-декабрь того же года — страстная связь с другим художником, Сергеем Судейкиным, нашедшая отражение в незавершённой повести с ключом «Картонный домик». Конец этой связи положил внезапный брак Судейкина с балериной Ольгой Глебовой. А в мае 1910 года начались отношения с юным гусаром и начинающим поэтом Всеволодом Князевым, он даже книгу напечатал. «Иной раз слышно было, как прекрасно звенят гусарские шпоры по коридору в направлении его комнаты», — вспоминали соседи. После нескольких безоблачных дней, проведённых поэтом в гостях у Князева в Риге, последовал решительный разрыв, через полгода Князев (именовавший себя в стихах «Пьеро») застрелился в отчаянии от измены Ольги Глебовой-Судейкиной. Олечка отнеслась к чувствам Князева поверхностно, вот молодой поэт и застрелился. А он был красивый, его рисовал Судейкин. Из воспоминаний об этом любовном треугольнике годы спустя выросла ахматовская «Поэма без героя», поэма эта написана, между прочим, «кузминской строфой», заимствованной из его поэмы «Форель разбивает лёд», которую потом незаслуженно станут называть «ахматовской». В поэме Кузмин представлен в виде зловещей фигуры:
Не отбиться от рухляди пестрой,
Это старый чудит Калиостро —
Сам изящнейший сатана,
Кто над мертвым со мной не плачет,
Кто не знает, что совесть значит
И зачем существует она.
Всё это – плод воображения Судейкиной и Ахматовой, которые дружили, этот образ не имел никакого отношения к реальному Кузмину, а Кузмин не имел никакого отношения к самоубийству Князева.
Есть несколько портретов Михаила Кузмина, в частности Юрия Анненкова и Константина Сомова. Зловещий портрет Михаила Кузмина работы Анненкова хорошо иллюстрирует стихи о нём Анны Ахматовой (об Ахматовой см. очерк http://stihi.ru/2023/12/18/371), увидевшей в этом поэте «сатанинское начало» и запечатлевшей его в своей «Поэме без героя». Вопрос о степени влияния Кузмина на Ахматову считается дискуссионным в литературоведении, но, по-моему, это глупость: просто почитайте и то, и другое, и сами поймёте. Литературным дебютом Ахматовой стал сборник «Вечер», которому было предпослано вступление Кузмина. При позднейших перепечатках она вычеркнула из него стилизации под Кузмина и яростно оспаривала распространённые на Западе представления о себе, как об ученице Кузмина (см. в Приложениях 1 «Маскарада в парке»). Тем не менее считается, что основная тема и строфика итогового произведения Ахматовой, «Поэмы без героя» (1940—1965), восходят к последнему стихотворному сборнику Кузмина, а сама поэма иногда трактуется как «следствие размышлений о творчестве и личности Кузмина». У многих современников есть об отношении Ахматовой к Кузмину, она его демонизировала, а он относился ко всему легко и просто. То, что Кузмин был гомосексуалом, во многом определяло отношение к нему, и так всю жизнь, да и для него самого во многом это было важно, но не всё.
С весны 1913 г. постоянным спутником Кузмина становится молодой художник и литератор Юрий Юркун. С 1916 г. до конца жизни они жили в квартире № 9 в доме № 17 по улице Спасской. С течением времени эта пара всё больше напоминала окружающим отца и сына («Нежный, умный, талантливый мой сынок…» — пишет ему Кузмин). Хозяйство в их квартире вела мать Юрия.
Итак, Михаил Алексеевич Кузмин, 6 [18] октября 1872, Ярославль — 1 марта 1936, Ленинград, - русский поэт и композитор Серебряного века.
Его стихотворные циклы в начале и конце пути — «Александрийские песни» (1906) и «Форель разбивает лёд» (1929) — несомненно являются вехами в истории русской поэзии. Жил и работал в Санкт-Петербурге и Ленинграде. Кузмин родился в Ярославле в доме 5 по Малой Варваринской улице (ныне улица Кедрова), в семье дворянина, морского офицера в отставке, члена Ярославского окружного суда Алексея Алексеевича Кузмина (1812—1886), русского происхождения, и его жены Надежды Дмитриевны Фёдоровой (1834—1904). Михаил был младшим ребёнком, помимо него в семье было шестеро детей. Когда Михаилу исполнилось полтора года, отца перевели служить в Саратовскую судебную палату, и всё семейство переехало на новое место. В 1883 году Кузмин учился в Саратовской гимназии. В 1884 году, после отставки отца семейство переехало в Санкт-Петербург. М. А. Кузмин поступил в Санкт-Петербургскую 8-ю гимназию (9-я линия В. О., дом 8). В 1886 году умер отец.
Уже в гимназические годы М. А. Кузмин начинает много заниматься музыкой, он написал несколько романсов, затем прологи к операм о Дон Жуане и Клеопатре, и, наконец, текст и музыку оперы «Король Милло» (по Гоцци). Круг чтения Кузмина тогда составляли в основном немецкие романтики (Гофман, Жан Поль, Фуке, Тик).
Лето 1891 года после окончания гимназии М. А. Кузмин провел в усадьбе Караул у Чичериных, которые настоятельно советовали ему продолжить свое обучение в Университете. Однако он стоял на своем выборе — и в августе поступил в Петербургскую консерваторию. Его учителями были Н. А. Римский-Корсаков, А. К. Лядов и Н. Ф. Соловьёв. М. А. Кузмин не закончил обучения в консерватории, пройдя три года из семилетнего курса, а потом два года брал уроки у Римского-Корсакова в частной музыкальной школе В. В. Кюнера. В эти годы М. А. Кузмин сочинял много музыки: романсы на тексты Фофанова и Мюссе, а также оперы «Елена» (на основе «Античных стихотворений» Леконта де Лиля), и «Эсмеральда» (по сюжету «Собора Парижской Богоматери» Гюго). Он изучал немецкий и итальянский языки. М. А. Кузмин в отличие от своего друга Г. В. Чичерина, он совершенно не интересовался общественной жизнью и политикой, возможно для последнего периода своей жизни это не так, я остановлюсь на этом в самом конце поста.
В годы обучения в консерватории закладывается мировоззрение М. А. Кузмина, его представление «о прекрасной ясности». Он перенимает философское учение Плотина о красоте, позднее Кузмин приходит к мысли о принципиальном одиночестве художника, который ради своего призвания изолируется от общества, ну а далее – прямой путь к гностицизму.
Как литератор Кузмин дебютировал в 1907 году появились его прозаические вещи «Приключения Эме Лебёфа» и «Картонный домик», а в 1908 году вышла его первая книга стихов «Сети», куда вошли также «Александрийские песни». По разнообразию метрики Кузмин превосходит большинство мэтров «Серебряного века». К примеру, «Александрийские песни» написаны свободным стихом, что для русской поэзии было в новинку.
Если б я был древним полководцем,
покорил бы я Ефиопию и Персов,
свергнул бы я фараона,
построил бы себе пирамиду выше Хеопса,
и стал бы славнее всех живущих в Египте!
Если б я был ловким вором,
обокрал бы я гробницу Менкаура,
продал бы камни александрийским евреям,
накупил бы земель и мельниц,
и стал бы богаче всех живущих в Египте!
Если б я был вторым Антиноем,
утопившимся в священном Ниле, —
я бы всех сводил с ума красотою,
при жизни мне были б воздвигнуты храмы,
и стал бы сильнее всех живущих в Египте!
Если б я был мудрецом великим,
прожил бы я все свои деньги,
отказался бы от мест и занятий,
сторожил бы чужие огороды —
и стал бы свободней всех живущих в Египте!
Если б я был твоим рабом последним,
сидел бы я в подземельи и видел бы
раз в год или два года золотой узор твоих сандалий,
когда ты случайно мимо темниц проходишь,
и стал бы счастливей всех живущих в Египте!
1906
Я не знаю, что вы чувствуете, читая эти стихи. Это живые стихи в форме верлибра, которую можно только условно назвать верлибром. По заключению Вяч. Вс. Иванова, «метры Кузмина оказываются не только для поздней Ахматовой, но и для других поэтов этого времени источником постоянных новшеств».
Кузмин часто прибегал к музыкальному сопровождению, когда выступал с поэтическими концертами, и это было тогда в моде. В 1906 году он написал музыку к постановке «Балаганчика» Александра Блока, осуществлённой Мейерхольдом на сцене театра Комиссаржевской. Также сочинил музыку для пьес Блока «Незнакомка» (1911) и «Роза и Крест» (1913).
В 1908—1912 годах Кузмин жил на «Башне» Вячеслава Иванова, где в эти годы собирались акмеисты. В разгар всеобщего увлечения символизмом он вызывающе открыл первый сборник стихов со строчек, воспевающих осязаемые детали реального мира — «шабли во льду, поджаренную булку». С интересами постсимволистов Кузмина сближали виртуозное владение формой, особое внимание к деталям, установка на преломление мыслей в ясных предметных образах — то, что Иванов определил как «кларизм». Сам Кузмин к акмеистам себя не относил и относился ко многим из них иронически. Вообще, он принципиально держался в стороне от литературных школ и течений. По разнообразию метрики Кузмин превосходит большинство поэтов Серебряного века.
После революции Михаил Кузмин решил остаться в России и со временем превратился в авторитетного мэтра для ленинградских поэтов и литераторов. Ради заработка принимал участие в театральных постановках в качестве музыкального руководителя и писал театральные рецензии. Пока приглашали, сотрудничал как композитор с созданным в 1919 году Большим драматическим театром — написал музыку к спектаклям «Рваный плащ» С. Бенелли (1919), «Мнимый больной» Мольера, «Двенадцатая ночь» Шекспира (1921). В 1922—1923 годах Кузмин был лидером группы «эмоционалистов» (Радлова, Юркун), которая издавала под его редакцией литературный альманах «Абраксас». Эмоционализм понимался Кузминым как «проясненная и умиротворенная разновидность экспрессионизма».
Начало политических репрессий Кузмин пережил спокойно. Возможно, свою роль в этом сыграла давняя, ещё с гимназических времен, дружба с Г. В. Чичериным — наркомом иностранных дел СССР. Печатали его всё реже: в конце 1920-х годов ежегодно публиковалось не более 2-3 новых стихотворений Кузмина. Но полная его аполитичность не очень вяжется с некоторыми стихами, посмотрите первое в подборке «Не губернаторша сидела с офицером». Стихотворение написано в 1924 году, но в печати появилось только в 1980-е. Это стихотворение показывает «белые» симпатии Кузмина и рассказывает о чаемом «белом» возмездии.
В 1929 году Кузмин чудом пробил стену идеологической цензуры последний его поэтический сборник — «Форель разбивает лёд», ставший, по некоторым оценкам шедевром и оправданием его жизни. Со второй половины 1920-х годов Кузмин зарабатывал на существование переводами: сонеты Петрарки, пьесы Шекспира, Мериме, Гёте. Горький пригласил его во французскую секцию издательства «Всемирная литература». На склоне лет Кузмин заинтересовался метафизическими поэтами и был знатоком поэзии Джона Донна».
В течение 60 лет (с 1929 по 1989 год) книги Кузмина в СССР не издавались. Ряд его поздних произведений, по-видимому, не сохранился: романы «Римские чудеса» (сохранились две опубликованные главы), «Пропавшая Вероника», практически не известно стихотворений последних 7 лет жизни. Оставшиеся после Кузмина рукописи были переданы решением суда его домохозяйке В. К. Амброзевич (мать Юркуна), дальнейшая судьба большинства из них неизвестна. Богатый фактами дневник за 1905—1929 годы Кузмин продал за 25000 руб. директору Гослитмузея Бонч-Бруевичу. Публикация в начале XXI века дневниковых тетрадей за 1905—1915 годы позволила пересмотреть место Кузмина в литературной жизни своего времени и привела к возникновению своего рода культа поэта как хранителя культурных традиций в век крушения культуры. Дневник за 1934 год также сохранился и был опубликован Глебом Моревым в 1998 г.
М. А. Кузмин умер от воспаления лёгких 1 марта 1936 года в Куйбышевской (Мариинской) больнице в Ленинграде (Литейный проспект, 56). Похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища. После войны надгробие было перенесено на другой участок кладбища в связи с сооружением мемориала семьи Ульяновых. Останки же захороненных были «выброшены на другое место, где всех и похоронили в одной общей могиле». В XXI веке в годовщину смерти Кузмина у надгробия собираются поклонники его творчества и читают его стихи. Недавно я с удивлением узнал, что стихи Кузмина совсем не забыты, видел Демидову, читающую Кузмина, а знаменитый «Гоголь-центр» поставил спектакль по его стихам, но я не видел.
Стихи Михаила Кузмина
Не губернаторша сидела с офицером,
Не государыня внимала ординарцу,
На золоченом, закрученном стуле
Сидела Богородица и шила.
А перед ней стоял Михал-Архангел.
О шпору шпора золотом звенела,
У палисада конь стучал копытом,
А на пригорке полотно белилось.
Архангелу Владычица сказала:
«Уж, право, я, Михайлушка, не знаю,
Что и подумать. Неудобно слуху.
Ненареченной быть страна не может.
Одними литерами не спастися.
Прожить нельзя без веры и надежды
И без царя, ниспосланного Богом.
Я женщина. Жалею и злодея.
Но этих за людей я не считаю.
Ведь сами от себя они отверглись
И от души бессмертной отказались.
Тебе предам их. Действуй справедливо».
Умолкла, от шитья не отрываясь.
Но слезы не блеснули на ресницах,
И сумрачен стоял Михал-Архангел,
А на броне пожаром солнце рдело.
«Ну, с Богом!» — Богородица сказала,
Потом в окошко тихо посмотрела
И молвила: «Пройдет еще неделя,
И станет полотно белее снега».
Ноябрь 1924
***
Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было,
все мы четыре любили, но все имели разные «потому что»:
одна любила, потому что так отец с матерью ей велели,
другая любила, потому что богат был ее любовник,
третья любила, потому что он был знаменитый художник,
а я любила, потому что полюбила.
Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было,
все мы четыре желали, но у всех были разные желанья:
одна желала воспитывать детей и варить кашу,
другая желала надевать каждый день новые платья,
третья желала, чтобы все о ней говорили,
а я желала любить и быть любимой.
Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было,
все мы четыре разлюбили, но все имели разные причины:
одна разлюбила, потому что муж ее умер,
другая разлюбила, потому что друг ее разорился,
третья разлюбила, потому что художник ее бросил,
а я разлюбила, потому что разлюбила.
Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было,
а, может быть, нас было не четыре, а пять?
1907
Успокоительной прохладой
Уж веют быстрые года.
Теперь, душа, чего нам надо?
Зачем же бьешься, как всегда?
Куда летят твои желанья?
Что знаешь, что забыла ты?
Зовут тебя воспоминанья
Иль новые влекут мечты?
На зелень пажитей небесных
Смотрю сквозь льдистое стекло.
Нечаянностей нет прелестных,
К которым некогда влекло.
О солнце, ты ведь не устало…
Подольше свет на землю лей.
Как пламя прежде клокотало!
Теперь ровнее и теплей.
Тепло волнами подымаясь,
Так радостно крылит мне грудь
Что, благодарно удивляясь,
Боюсь на грудь свою взглянуть.
Все кажется, что вот наружу
Воочию зардеет ток,
Как рдеет в утреннюю стужу
Зимою русскою восток.
Еще волна, еще румянец…
Раскройся, грудь! Сияй, сияй!
О, теплых роз святой багрянец,
Спокойный и тревожный рай!
1916
У всех одинаково бьётся,
Но разно у всех живёт,
Сердце, сердце, придётся
Вести тебе с небом счёт.
Что значит: «сердечные муки»?
Что значит: «любви восторг»?
Звуки, звуки, звуки
Из воздуха воздух исторг.
Какой же гений налепит
На слово точный ярлык?
Только слух наш в слове «трепет»
Какой-то трепет ловить привык.
Любовь сама вырастает,
Как дитя, как милый цветок,
И часто забывает
Про маленький, мутный исток.
Не следил ее перемены —
И вдруг… о, боже мой,
Совсем другие стены,
Когда я пришел домой!
Где бег коня без уздечки?
Капризных бровей залом?
Как от милой, детской печки,
Веет родным теплом.
Широки и спокойны струи,
Как судоходный Дунай!
Про те, про те поцелуи
Лучше не вспоминай.
Я солнце предпочитаю
Зайчику мертвых зеркал,
Как Саул, я нашел и знаю
Царство, что не искал!
Спокойно ли? Ну да, спокойно.
Тепло ли? Ну да, тепло.
Мудрое сердце достойно,
Верное сердце светло.
Зачем же я весь холодею,
Когда Вас увижу вдруг,
И то, что выразить смею,—
Лишь рожденный воздухом звук.
1917
В саду
Их руки были приближены,
Деревья были подстрижены,
Бабочки сумеречные летали.
Слова все менее ясные,
Слова все более страстные
Губы запекшиеся шептали.
«Хотите знать Вы, люблю ли я,
Люблю ли, бесценная Юлия?
Сердцем давно Вы это узнали»,
— Цветок я видел палевый
У той, с кем танцевали Вы,
Слепы к другим дамам в той же зале.
«Клянусь семейною древностью,
Что Вы обмануты ревностью —
Вас лишь люблю, забыв об Аманде!»
Легко сердце прелестницы,
Отлоги ступени лестницы —
К той же ведут они их веранде.
Но чьи там вздохи задушены?
Но кем их речи подслушаны?
Кто там выходит из-за боскета?
Муж Юлии то обманутый,
В жилет атласный затянутый —
Стекла блеснули его лорнета.
1908
О, быть покинутым — какое счастье!
Какой безмерный в прошлом виден свет —
Так после лета — зимнее ненастье:
Все помнишь солнце, хоть его уж нет.
Сухой цветок, любовных писем связка,
Улыбка глаз, счастливых встречи две, —
Пускай теперь в пути темно и вязко,
Но ты весной бродил по мураве.
Ах, есть другой урок для сладострастья,
Иной есть путь — пустынен и широк.
О, быть покинутым — такое счастье!
Быть нелюбимым — вот горчайший рок.
1907
Приложение 1.
Стихи Ахматовой.
«Маскарад в парке».
Луна освещает карнизы,
Блуждает по гребням реки…
Холодные руки маркизы
Так ароматны-легки
«О принц! — улыбаясь, присела, —
В кадрили вы наш vis-a-vis»
И томно под маской бледнела
От жгучих предчувствий любви.
Вход скрыл серебрящий тополь
И низко спадающий хмель.
«Багдад или Константинополь
Я вам завоюю, ma belle!»
«Как вы улыбаетесь редко,
Вас страшно, маркиза, обнять!»
Темно и прохладно в беседке.
«Ну что же! пойдем танцевать?»
Выходят. На вязах, на кленах
Цветные дрожат фонари,
Две дамы в одеждах зеленых
С монахами держат пари.
И бледный, с букетом азалий,
Их смехом встречает Пьеро:
«Мой принц! О, не вы ли сломали
На шляпе маркизы перо?»
1910 г.
Если б все, кто помощи душевной
У меня просил на этом свете, —
Все юродивые и немые,
Брошенные жены и калеки,
Каторжники и самоубийцы, —
Мне прислали по одной копейке,
Стала б я ‘богаче всех в Египте’,
Как говаривал Кузмин покойный…
Но они не слали мне копейки,
А со мной своей делились силой,
И я стала всех сильней на свете,
Так, что даже это мне не трудно.
30 марта 1961 г.
Приложения 2.
1. Надежда Тэффи: Воспоминания, Михаил Кузмин
https://www.youtube.com/watch?v=gh1HKMx9fv8
2. Надежда Тэффи: Моя летопись, ВСЕ ГЛАВЫ | А. Толстой, З. Гиппиус, В. Ленин, Г. Распутин, К. Бальмонт и др.
https://www.youtube.com/watch?v=0lVPRvbSiw0
3. «Между строк», «Не губернаторша сидела с офицером...» Михаила Кузмина
https://www.youtube.com/watch?v=IWmVHFKqe6g
Фото: Анненков Ю. П. Портрет поэта М А Кузмина 1919
26.4.2025